У нас осень. Как бы сильно ты не крикнул "Э-эх!", звук поглотится мелким дождем или будет далеко унесён холодным ветром. В лучшем случае тебя услышат рядом стоящие люди, но и те покрутят пальцем у виска, потому что после "Э-эх!" что-то должно развернуться, выпрямить спину и вдохнуть полной грудью, а в такую погоду и первое, и второе, и третье делать достаточно опасно ибо осень, ибо холод.
И поэтому тихо, вжавшись в верхнюю одежду, мы стоим на улице и пьём кофе. Ни горячий, ни холодный кофе не спасают от озноба, который проник глубже, чем бренная оболочка. Он уже в самом тайном месте, гуляет на пару с ветром и осенней сыростью. А потом, после кофе, следует чай - чёрный/зелёный/травяной с лимном/без лимона и 2/3/4-мя ложками сахара. Но и он, обессиленный, доходит только до желудка. Глубже ему не пробраться. Тем более в такую погоду.
Медленно зреет уверенность в том, что тело спасёт коньяк. Он тёплый, солнечный. Хороший - пахнет виноградом, Крымом или Грузией, а тот, что пьём мы, — душевным теплом тех, кто подкрашивал спирт. И поэтому мы, прижавшись друг другу, сидим холодным вечером, обернутые в один большой плед взаимопонимания и во много маленьких байковых пледов, разговариваем про понятные только обывателю вещи и думаем, что мечтаем о счастье и любви, а на самом деле — мечтаем о тепле.
А хотя, можно же не бороться с ознобом, поддаться мелкой дрожи, которая достает, когда ты пытаешься побриться и в четвёртый раз за утро режешь лицо. Можно притвориться, что так было всегда. Оставить на лице тень летней улыбки, чтобы не выглядеть совсем хмуро. Можно постирать старый тёплый свитер, собраться с кем-нибудь и пойти гулять по городу, который дрожжит машинами, кофейнями, зонтами, брызгами и желанием свернуться в маленькое что-то, лишь бы было тепло и сухо. Можно воткнуть наушники в уши и плеер и слушать Земфиру тех лет, когда ты не понимал и понимал на порядок меньше, чем сейчас. Можно сделать так, это же не навсегда. Главное, не забыть выйти из этого состояния.
И поэтому тихо, вжавшись в верхнюю одежду, мы стоим на улице и пьём кофе. Ни горячий, ни холодный кофе не спасают от озноба, который проник глубже, чем бренная оболочка. Он уже в самом тайном месте, гуляет на пару с ветром и осенней сыростью. А потом, после кофе, следует чай - чёрный/зелёный/травяной с лимном/без лимона и 2/3/4-мя ложками сахара. Но и он, обессиленный, доходит только до желудка. Глубже ему не пробраться. Тем более в такую погоду.
Медленно зреет уверенность в том, что тело спасёт коньяк. Он тёплый, солнечный. Хороший - пахнет виноградом, Крымом или Грузией, а тот, что пьём мы, — душевным теплом тех, кто подкрашивал спирт. И поэтому мы, прижавшись друг другу, сидим холодным вечером, обернутые в один большой плед взаимопонимания и во много маленьких байковых пледов, разговариваем про понятные только обывателю вещи и думаем, что мечтаем о счастье и любви, а на самом деле — мечтаем о тепле.
А хотя, можно же не бороться с ознобом, поддаться мелкой дрожи, которая достает, когда ты пытаешься побриться и в четвёртый раз за утро режешь лицо. Можно притвориться, что так было всегда. Оставить на лице тень летней улыбки, чтобы не выглядеть совсем хмуро. Можно постирать старый тёплый свитер, собраться с кем-нибудь и пойти гулять по городу, который дрожжит машинами, кофейнями, зонтами, брызгами и желанием свернуться в маленькое что-то, лишь бы было тепло и сухо. Можно воткнуть наушники в уши и плеер и слушать Земфиру тех лет, когда ты не понимал и понимал на порядок меньше, чем сейчас. Можно сделать так, это же не навсегда. Главное, не забыть выйти из этого состояния.
